Transforming universe
«Фиолетовый дождь»
Оригинальное название: Lluvia púrpura
Автор: Taipan-Kiryu
Перевод с испанского: [J]astrotrain1988[/J]
Разрешение на перевод: получено
Вычитка вольная: [J]Skeinweaver[/J]
Вселенная: G1
Рейтинг: R
Персонажи: Громовержец, Деформер
Жанр: драма, приключения
Краткое содержание: Громовержец всматривается в тени прошлого в поисках утраченного сокровища и не подозревает, что вопрос всей жизни может решиться в один миг.
Примечание переводчика: данный текст является переводом испаноязычной (оригинальной) версии фанфика “Lluvia púrpura” (автор Taipan Kiryu). Имена канонических персонажей переведены в соответствии с традицией G1, поскольку оригинал предполагает смысловое понимание имени Thundercracker (Громовержец), к тому же русскоязычные фанаты не всегда владеют английским языком.
Глава 7
Шатун, малыш...
Ты моя гордость, малыш.
Сильная, резкая судорога вырвала Громовержца из забытья.
Пробуждение приятным не было. Дюжины, сотни, тысячи ран иссекали корпус, одна хуже другой.
Зрение не возвращалось. Плохой знак. Похоже, досталось так крепко, что оптика отказала полностью. Во всяком случае, вряд ли в помещении, где он находился, могло быть так темно. Он припомнил, что его долго били по голове. Скорее всего, оптические датчики были непоправимо повреждены.
Но бездумно-логичные подсистемы саморемонта продолжали свою работу по восстановлению максимально возможной функциональности.
Понемногу прояснело... перед ним проявилась мешанина помех и смазанных цветов.
Он видел всё лучше и лучше. На стене перед ним, в одной из блестящих плит, отразилось пугающее повреждение: правый оптический датчик был разбит. Самолюбие с долей тщеславия, присущее всем сикерам, давно не бывало столь уязвлено: Громовержец со стыдом осознал, насколько изувеченным выглядит...
Но долго сокрушаться о своём внешнем виде ему не пришлось: пришли данные автодиагностики. Всё ещё смутно соображая, Громовержец постарался сосредоточиться на самом важном из длинного списка: оба двигателя уничтожены, одно крыло... точнее, пол-крыла искорёжено, частично разрушен грудной отсек, комлинк неисправен, уровень энергии пятнадцать процентов...
Дальше смотреть не хотелось. Машинально, он хотел встряхнуть головой, но не смог. Что-то холодное и тяжелое сковывало шею.
Цепи.
Тяжелые, тесные. Цепи на руках, на ногах, на поясе и на шее... Громовержец не знал, от чего страдает больше: от многочисленных ран на корпусе или от тяжести цепей, что приковали его к стене.
Он попробовал пошевелиться. Бесполезно. Шевельнуть удалось только пальцами. Почему-то это простое действие заворожило его. Никогда раньше не разглядывал он столь пристально тонкие механизмы, которые позволяли пальцам сгибаться и разгибаться с такой точностью. Теперь это стало предметом гордости — но вдруг обнаружил, что три пальца сломаны.
Громовержец скривил рот в слабой усмешке, осознав, что не чувствует боли в сломанных пальцах оттого, что другие повреждения тревожат сильнее. Почему-то это показалось смешным.
Прошло несколько минут, и он пришёл в полное сознание. Туман в процессоре испарился, обнажая суровую реальность. Теперь его положение предстало перед ним со всей ясностью: он в плену.
Всякий след блуждающей улыбки и смешливого удивления сошёл с его лица. Истребитель рванулся всем корпусом, но сдвинулся лишь на дециметр. Произведя, тем не менее, дикий скрежет.
Послышался звук размеренных шагов. Похоже, его усилия услышали.
Высокая чёрно-белая фигура остановилась перед камерой, где был заперт сикер. Громовержец презрительно ухмыльнулся, узнав посетителя.
- Я вижу, ты наконец очнулся, - ровно проговорил Сыщик.
Громовержец отвел взгляд. Из всех автоботов во вселенной свидетелем его унижения должен был стать именно этот.
- Я глубоко сожалею по поводу обстоятельств твоего задержания, - продолжал Сыщик. Автобота не удивило молчание врага. Громовержец всегда был очень немногословным десептиконом, и остался таковым, несмотря на своё нынешнее положение.
- Меня прислал Оптимус Прайм, чтобы осуществить надзор за рассмотрением твоего дела Верховным Советом Аякона.
Громовержец поднял голову и пристально посмотрел на Сыщика. По странному совпадению, его мысли текли в одном русле с размышлениями врага. За миллионы лет он впервые услышал, как этот автобот произнёс столько слов сразу.
- Громовержец, мой долг проинформировать тебя обо всех деталях слушания...
- Хватит, Сыщик. Просто уйди, - наконец произнес Громовержец с открытой ненавистью. – Хочу провести свои последние часы в полном одиночестве.
Сыщик поколебался. Он очень не любил оставлять дела невыполненными, а нормы автоботского права требовали, чтобы заключённый был проинформирован о судебных процедурах. Однако, на разбитого десептикона было тяжело смотреть. Некогда гордый и смертоносный сикер был явно сломан и сломлен.
И заместитель командующего понимал, почему.
Обстоятельства поимки Громовержца сами по себе были удивительны. Они открывали дверь в прошлое десептикона — и такое прошлое, какого Сыщик не мог и предположить для этого особо опасного истребителя. Возможно, если бы всё сложилось немного иначе, Громовержец мог бы стать замечательным воином-автоботом... таким, каким и должен был стать...
Именно это странное чувство, да ещё складывающееся уважение заставили Сыщика уйти, не сказав более ни слова.
Прошло два часа с лишним. Ничего не изменилось. Вероятно, заместитель лидера автоботов велел не беспокоить пленника. Конечно, Громовержец не сомневался, что каждое его движение (вернее, отсутствие всяких движений) отслеживают камеры. Впрочем, это его не волновало. О слежке он думал в последнюю очередь.
Об ожидавшей его судьбе особенно раздумывать тоже было нечего. Кибертронские законы и в мирное время были очень строги: государственная измена имела только одну меру наказания — полная дезактивация. Но и грядущая смерть не страшила его. Все его мысли были о Коленвале. О Коленвале и о его предательстве.
Предательство.
Это слово совершенно перевернулось. Громовержец в который раз повторил его про себя... Как странно звучит... Значение слова вдруг отдалилось, заглохло. Лишь боль и горькая вина сохраняли в нём каплю смысла.
Разве не он первым предал своего создателя? Он не знал этого, не желал признавать. Но этот вопрос не покидал его, неотступно вставал перед ним, терзая впервые за девять миллионов лет.
Громовержец притушил оптику. Да, он был эгоистом. Это, по меньшей мере, он был готов признать. Он всегда гордился, что быстро повзрослел, а на деле вел себя как глупый маленький спарклинг. Всю жизнь им правили амбиции, идеи величия, личные прихоти и страсти... Ни разу он не остановился и не задумался, какую боль его решения могут причинить создателю. Проще было следовать собственным эгоистическим побуждениям и оправдываться желанием свободы и перемен.
Но вот пришло время платить за свои ошибки. Второго шанса не было. Ему оставалось лишь несколько циклов, может меньше.
Плен оказался ещё тягостней и мучительнее, чем он мог себе вообразить. Сколько раз они с Деформером шутили, каково придётся в автоботском плену... Ни одна из тех гротескных и мрачных картин не шла ни в какое сравнение с его настоящим положением. Сама по себе несвобода была подобна смерти.
Но ни неволя, ни страх тесноты, мучавший его с детства, не были невыносимы. Не пугала его и скорая смерть.
Хуже всего была тоска.
Столького уже не случится. Никогда больше он не взлетит, не поругается с Деформером, не доживёт до победы... Все мечты юности, вся жажда покорения и величия — всё утратило смысл.
И была ещё мысль, не дающая покоя, мысль, от которой Громовержцу было тяжело на Искре. Тот голос, тот первый голос, некогда любящий и радостный. ...Голос, который он сам стёр из активной памяти давным-давно... никогда больше он его не услышит.
Война никого не щадила. Она разрушала семьи, бросая их по разные стороны фронта. Но Громовержец спросил себя: сколько разрушений принёс в этот мир он сам? Сделало ли его честолюбие слабым... жестоким?
- Шатунок...
Голос прозвучал спасительно. Спасительным ответом, которого он ждал.
Громовержец вздрогнул от удивления. Он не слышал шагов, не почувствовал ничьего присутствия. Но всё же поднял гудящую голову и увидел своего создателя.
Коленвал смотрел на свое плененное создание с бесконечной печалью. Ему было мучительно видеть выражение полной безнадежности на лице Громовержца.
Создатель и создание молча глядели друг на друга. Их разделяла измена.
- Я должен был так поступить, Шатун, - пробормотал Коленвал, подойдя к камере.
Должен был так поступить? Предательство, преданность... Они меняли обличье, но неизбежно принимали свою истинную мучительно-ясную форму. Громовержец вдруг увидел всё безумие войны.
Но он был слишком изранен и зол... слишком обманут... Он был неспособен рассуждать логически. Не мог больше контролировать свои эмоции. В нём билась одна мысль: его смерть пришла от руки создателя...
- Сколько? – мрачно спросил сикер.
Коленвал непонимающе померцал оптикой.
- Ты говорил, что моя голова дорого стоит. Сколько тебе заплатили? – грубо бросил Громовержец.
- Я... ничего не взял...
- Почему же? Ведь ты исполнил свой долг, автобот?
Громовержец сам удивился злобе, с которой вырвались эти слова. И всё же не мог сдержать её. Да и не хотел.
Коленвал опустил голову.
- Тебе не понять. Я хотел тебя спасти...
- Спасти меня?! Спасти?! – закричал Громовержец на пределе динамиков. – Ты приговорил меня, вот что ты сделал! Как ты смеешь говорить мне о спасении?! Мне сказать спасибо за последний урок? Или это родительское право — забрать жизнь у того, кому сначала её дал?
Коленвал отступил, не в силах вынести жестокие слова своего создания. Он не мог ответить. Автобот не поднимал головы, глядя в пол. Молчание длилось несколько минут.
- Ты так и не сказал мне, - произнес наконец Коленвал.
Громовержец выкрикнул, всё ещё дрожа от гнева:
- Что?!
- Ты так и не сказал мне, скольких кибертронцев ты убил, Громовержец.
Сикер содрогнулся. Создатель впервые назвал его десептиконским именем. Весь гнев исчез. Остались лишь страх и жажда прощения.
- Я жду ответа, - сказал Коленвал гораздо громче и уверенней.
- Я не знаю... Не мог знать... – пробормотал совершенно разбитый Громовержец.
Коленвал печально вздохнул.
- Значит, их было слишком много. И ты ещё спрашиваешь, почему я выдал тебя?
Громовержец больше не мог смотреть в оптику своему создателю и опустил взгляд, жалея, что не ослеп от той взбучки. Он был бы рад темноте.
Коленвал приблизился к камере. Теперь лишь несколько сантиметров отделяли его от энергоновых прутьев.
- Всё не обязательно должно быть... вот так. Они... они не казнят тебя, если... если ты признаешь себя виновным... если попросишь о помиловании...
Громовержец поднял голову. Его лицо закаменело.
- Я никогда не стану умолять!
Коленвал покачал головой.
- Вижу, ты упорствуешь... Но где же твоя слава? Где та славная судьба, о которой ты говорил в тот день, когда началась твоя бесчестная трансформация?
Громовержец снова опустил голову. Он помнил. На миг воспоминание о том дне, когда он покинул своего создателя, стало ясным до резкости.
- Вижу, надежды нет, - грустно прошептал Коленвал, посмотрев на пол.
Громовержец не ответил.
Старый автобот отвернулся и медленно двинулся к выходу.
Громовержец смотрел на него краем уцелевшего оптосенсора. Ему хотелось догнать, умолять, умолять не оставлять. Но просить о прощении что-то мешало.
Вдруг он снова стал спарклингом. Война не тронула его и за все провинности мог отвечать только он сам.
Коленвал почти исчез в коридоре, когда услышал крик:
- Отец!!
Коленвал остановился и быстро обернулся. В его оптике блеснула надежда.
- Я хочу, чтобы ты был там, - произнёс Громовержец бесцветно.
- Где?
- Моя казнь... Хочу, чтобы ты видел...
Слова вышли слишком жестокими. Они разорвали Коленвалу Искру, полоснули, будто косым лезвием.
Громовержец тут же пожалел о сказанном, но было поздно. Он нанёс создателю свой последний удар.
Коленвал молча отвернулся и пошёл дальше. Ноги несли его вперед, но, как только сын потерял его из виду, он осел на пол и закрыл лицо руками.
Глава 8
Пять посерелых пальцев скользили по стене — металл о металл, безжизненно, одинаково нечувствительные.
Старый автобот не чувствовал ни собственного корпуса, ни пола у себя под ногами. Он шёл куда-то, перед оптическими датчиками всё плыло, и виной тому было отнюдь не тысячелетнее пренебрежение к собственному здоровью.
Моя казнь... Хочу, чтобы ты видел...
Коленвал не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он услышал последние слова Громовержца. Должно быть, прошло всего несколько минут, но само течение времени казалось невыносимым. Всё было каким-то неправильным, нереальным, болезненным — он уже начал сомневаться в собственном рассудке и даже в собственном существовании... Оправдание, отрицание — эти идеи больше не укладывались в его процессоре.
Коленвал, пошатываясь и держась за стену, двинулся к выходу из этого безжизненного здания, которое стало последним пристанищем его сыну. Он снова едва не упал, от гнетущей вины и слабости, но кто-то подхватил его под руку.
Старый механоид поднял взгляд и увидел серьёзное величавое лицо заместителя лидера автоботов.
Сыщик не произнёс ни слова, не стал задавать вопросов. Что тут скажешь. Сокрушённый вид трансформера перед ним говорил сам за себя. Он едва не рассыпался на детали от горя.
- Это в самом деле необходимо? - слабым голосом спросил Коленвал.
Сыщик сощурился.
- Держать его в цепях... как самого опасного преступника... Парень почти без энергии, на ногах не стоит.
Сыщик крепче придержал Коленвала под руку, не давая упасть.
- Это необходимо. Я не могу нарушить протокол. Громовержец — очень опасный десептикон, и как таковой должен быть...
Коленвал отдёрнул руку. В нём вдруг вскипела энергия — когда он услышал эти чужие слова.
- Скоро его уже не будет, - Коленвал не стал сдерживать яростное возмущение.
- К сожалению, я не решаю подобных вопросов, - ответил Сыщик. Доводы этики и чувство долга не могли заглушить всё возрастающую в нём неловкость.
- А что насчёт суда? – продолжил Коленвал, голосом гулким, как у своего создания. Слабость вдруг покинула его старый корпус.
- Он будет справедливым.
- Справедливым для вас или для него?
Сыщик скрестил руки на груди.
- Просто справедливым. Вы знаете, что вероятность смертного приговора весьма высока... Но хочу сообщить Вам, лично Оптимус Прайм заинтересовался делом Громовержца. Если Громовержец согласится сотрудничать с нами и предоставит информацию...
- Зря тратите время. Он ничего вам не скажет. Упрямство — наша семейная черта, знаете ли, - выражение лицевой пластины Коленвала стало жёстким. В этот момент он был очень похож на Громовержца.
- Я сделал, что должен был сделать — для своего народа, - продолжал старый робот. – Я не горжусь этим и не желаю награды. Я автобот, твердо верю в наши идеалы и в то, что десептиконов надо остановить любой ценой, но это было последнее, что я сделал в этой проклятой войне.
Сыщик медленно кивнул.
- Понимаю.
Коленвал развернулся и пошел дальше — довольно грубый жест по отношению к заместителю лидера, но Сыщик, похоже, не обратил внимания.
- Коленвал...
Старый автобот остановился.
- Возможно, вы мне не поверите, но мне эта ситуация тоже очень неприятна. Я бы хотел сделать что-нибудь для вас и для Громовержца, но это не в моей власти.
- Я знаю. Законы... На войне они ещё строже, верно? И нелогичнее.
Сыщик не ответил. В Искру ему толкнулось что-то близкое стыду, потревожив грани холодной и упорядоченной логики.
Коленвал посмотрел через плечо.
- Я видел, на что способны десептиконы, и прекрасно знаю, что мой Шатун тоже разделяет эту вину, но сегодня увидел, на что способны и мы... Мы не так уж сильно от них отличаемся.
Коленвал ушёл. Сыщик молча глядел ему вслед. На миг ему захотелось догнать его, но он не решился нарушить одиночества отца, который потерял всё в своей жизни. И Сыщик был уверен, что Оптимус Прайм одобрил бы это решение.
Внутренние системы кибертронца составляют целый микрокосм, сложное сплетение бесконечных проводящих путей, которые соединяют каждый компонент. И средоточием всего этого мира сияет Искра — единственный источник жизни, мыслей, чувств и индивидуальности любого трансформера.
Среди чудес этой внутренней вселенной одним из самых удивительных было чувство осязания.
Спектр ощущений от удовольствия до боли — всё благодаря мириадам нейропереключателей.
Где-то, меж забытьем и явью, один из кибертронцев отдыхал от сенсорной нагрузки, полученной несколько часов назад. Однако привычка быть настороже, — которой ни один воин не теряет даже во сне, — вывела его из блаженного состояния.
Каскад звуков и красок обрушился на всё ещё гудящие схемы Деформера, когда он активировал оптику и аудиодатчики. Чёткие цвета ярко горели в гулкой тишине. Обострённые чувства быстро отфильтровали фоновые шумы. Всё было спокойно. Причудливо-неровный металлический потолок наверху... слабый гул электрических ламп и далекого генератора... под ним платформа для подзарядки, пружинящая..? Оптика расширилась на максимум.
Сколько энергона он вчера выпил? Он не знал. Деформер никогда не запоминал такие вещи. Зачем тратить время на сухую статистику, когда хочешь получить удовольствие.
Деформер довольно ухмыльнулся, почувствовав, что обнимает двух фемок, лежащих по бокам. Он не помнил их имен, кажется, даже не спрашивал. В памяти были только ощущения... их ноги вокруг его корпуса, как он обнимал их, прекрасно зная, что вряд ли увидит ещё раз. Но отдавая им всё, будто они были смыслом его существования.
Как всегда. Деформер был из тех трансформеров, что живут настоящим, зная, что каждый миг может оказаться последним. Среди фемм он слыл горячим и сильным любовником. Поймай да расплавь в лужицу припоя, он находил в этом забаву. У него никогда не было проблем на любовном фронте, даже до войны. А теперь всё стало ещё проще. Фемконы, нейтралки и даже некоторые фемботы любили сикеров из десептиконской элиты — это было известно. Ни он, ни Громовержец, ни Скандалист, ни даже конусоголовые не были обделены вниманием противоположного пола, однако черно-фиолетовый сикер был самым популярным благодаря своей постоянной «боеготовности».
Быстро сверясь с хронометром, Деформер выявил гораздо менее позитивное обстоятельство: время увольнения истекало. Чуть больше цикла или около того, и им с Громовержцем нужно будет возвращаться на Землю с её диким климатом и полным отсутствием кибертронок.
Громовержец... С тех пор, как они прибыли на Кибертрон, Громовержец не подавал признаков жизни. Пора бы им уже встретиться и выпить вместе пару энергокубов.
Деформер активировал комлинк на частоте, которую использовал только для разговоров с другом. Статика, статика. Снова статика. Должно быть, дрыхнет. Или тоже сражён красивыми ногами.
Сикер ухмыльнулся этой мысли, однако беспокойство не ушло. Тащить в постель первую попавшуюся было совсем не в стиле Грома.
Деформер снова проверил хронометр. Пора было идти в любимую заправку. Он собирался вставать с огромной платформы, когда лежавшая слева фемка начала просыпаться.
Высокозаряженный энергон мог подождать еще пару часов. Деформер жадно ухмыльнулся и обнял девушку. Та, не активируя оптику, прижалась к его груди, впилась в губы, и он незамедлительно и энергично пошёл навстречу предложению.
Коленвал вступил в развалины, что остались от его дома. Крыша, окна — всё было разбито. Как он и думал, здесь уже успели побывать Ничьи, вынесли все, что представляло хоть какую-нибудь ценность.
Но ложемент, на котором отдыхал Громовержец, остался на месте (скорее всего потому, что этот предмет был слишком громоздок), и старый трансформер, шаркая и оступаясь на обломках, направился к нему.
Сев, он почувствовал, что задел ногой какой-то металлический предмет. Он наклонился и поднял выкатившийся шарик — металлическую головоломку, ту самую, с которой Шатун так часто играл в детстве...
Как она никуда не затерялась за девять миллионов лет, как пережила разграбление — было загадкой. Блестящая сфера притягивала взгляд. Пальцы Коленвала дрогнули, детальки игрушки звякнули. И тогда он принялся вертеть её в руках, терпеливо смещая деталь... вторую... сотую.
Он сосредоточился на этом занятии, словно от этого зависела его жизнь. Игрушка была старой, но не сломалась. Коленвал обводил её контуры, будто ища соприкосновения с теми пальцами, которые когда-то часами играли с ней, когда юный ум не был захвачен честолюбивыми мечтами, когда его сын был невинным созданием и ещё не запятнал себя насилием.
Но что же он сам? Он столько лет винил Шатуна, забывая о собственной злобе, ненависти... Он тоже изменился. Стал игрушкой в чужих руках, найдя лишь жалкое убежище... убежище в страдании.
Ведь страдать — это так просто. Стать жертвой оказалось слишком легко. А оставаться ею — ещё легче.
Вначале он отрезал себя от внешнего мира из страха, что его имя свяжут с десептиконом, но затем Коленвал просто привык. Это было удобно.
Удобно быть одиноким, жалеть себя, замкнуться в себе и в своём горе.
Моя казнь... Хочу, чтобы ты видел... Моя казнь...
Коленвал яростно затряс головой, стараясь отогнать видение Шатуна, прикованного и разбитого. Не слова ранили Коленвала, а то, что его собственное создание могло носить в Искре столько злобы и отчаяния.
В любом погружении в пучину приходит момент прояснения. И Коленвал уловил этот момент. Ему стало ясно: не жестокость этих слов сокрушает его, нет... это было что-то другое, что-то намного более жестокое.
Предательство...
Он предал своё создание.
Шатуна подкосило предательство его собственного создателя. Коленвал причинил ему куда больше боли, чем ракеты, избиение и грядущая казнь.
Автобот прижал кулаки к вискам, не в силах думать дальше. Перед оптикой вставал тоскующий сын, всего пару циклов назад стоявший на пороге. Отвращение и ненависть... и желание обнять. Оно всё ещё было там. Он хотел обнять его — своего маленького Шатуна, снова почувствовать его теплые, сильные руки. Но слабость победила, как и в те долгие циклы, когда он был разлучён со своим единственным созданием.
Любое заблуждение однажды заканчивается прозрением, как это было с Громовержцем. Коленвал наконец ясно увидел всю несправедливость войны.
Автобот... Десептикон... В конце концов, какая разница? Эта Кибертронская была абсурдна, всегда была абсурдна. Две стороны, один раскол. Всю войну Коленвал ненавидел десептиконов, винил их в уходе сына, в его измене...
Головоломка вдруг щёлкнула, переменив форму. Коленвал поднёс её к оптике и принялся рассматривать трансформированную игрушку в отчаянном сосредоточении. Всё разом стало ясно, слишком ясно. Он тоже был инструментом, деталью в машине войны, соучастником. Он выбрал судьбу, которой Шатун так стремился избежать.
Всё было ясно. Война между кибертронцами была нелепостью, а он одним из глупцов, поверивших, что насилие может остановить насилие.
Старый автобот встал, по-прежнему крепко сжимая головоломку в руках.
Он направился в комнату для подзарядки и нашел там несколько старых инструментов, которыми мародёры, по-видимому, побрезговали.
Долго и болезненно старый робот стёсывал знаки со своих плеч.
Пол покрылся серо-красными пятнами — следами всего ушедшего.
Оригинальное название: Lluvia púrpura
Автор: Taipan-Kiryu
Перевод с испанского: [J]astrotrain1988[/J]
Разрешение на перевод: получено
Вычитка вольная: [J]Skeinweaver[/J]
Вселенная: G1
Рейтинг: R
Персонажи: Громовержец, Деформер
Жанр: драма, приключения
Краткое содержание: Громовержец всматривается в тени прошлого в поисках утраченного сокровища и не подозревает, что вопрос всей жизни может решиться в один миг.
Примечание переводчика: данный текст является переводом испаноязычной (оригинальной) версии фанфика “Lluvia púrpura” (автор Taipan Kiryu). Имена канонических персонажей переведены в соответствии с традицией G1, поскольку оригинал предполагает смысловое понимание имени Thundercracker (Громовержец), к тому же русскоязычные фанаты не всегда владеют английским языком.
Глава 7
Глава 7
***
Шатун, малыш...
Ты моя гордость, малыш.
Сильная, резкая судорога вырвала Громовержца из забытья.
Пробуждение приятным не было. Дюжины, сотни, тысячи ран иссекали корпус, одна хуже другой.
Зрение не возвращалось. Плохой знак. Похоже, досталось так крепко, что оптика отказала полностью. Во всяком случае, вряд ли в помещении, где он находился, могло быть так темно. Он припомнил, что его долго били по голове. Скорее всего, оптические датчики были непоправимо повреждены.
Но бездумно-логичные подсистемы саморемонта продолжали свою работу по восстановлению максимально возможной функциональности.
Понемногу прояснело... перед ним проявилась мешанина помех и смазанных цветов.
Он видел всё лучше и лучше. На стене перед ним, в одной из блестящих плит, отразилось пугающее повреждение: правый оптический датчик был разбит. Самолюбие с долей тщеславия, присущее всем сикерам, давно не бывало столь уязвлено: Громовержец со стыдом осознал, насколько изувеченным выглядит...
Но долго сокрушаться о своём внешнем виде ему не пришлось: пришли данные автодиагностики. Всё ещё смутно соображая, Громовержец постарался сосредоточиться на самом важном из длинного списка: оба двигателя уничтожены, одно крыло... точнее, пол-крыла искорёжено, частично разрушен грудной отсек, комлинк неисправен, уровень энергии пятнадцать процентов...
Дальше смотреть не хотелось. Машинально, он хотел встряхнуть головой, но не смог. Что-то холодное и тяжелое сковывало шею.
Цепи.
Тяжелые, тесные. Цепи на руках, на ногах, на поясе и на шее... Громовержец не знал, от чего страдает больше: от многочисленных ран на корпусе или от тяжести цепей, что приковали его к стене.
Он попробовал пошевелиться. Бесполезно. Шевельнуть удалось только пальцами. Почему-то это простое действие заворожило его. Никогда раньше не разглядывал он столь пристально тонкие механизмы, которые позволяли пальцам сгибаться и разгибаться с такой точностью. Теперь это стало предметом гордости — но вдруг обнаружил, что три пальца сломаны.
Громовержец скривил рот в слабой усмешке, осознав, что не чувствует боли в сломанных пальцах оттого, что другие повреждения тревожат сильнее. Почему-то это показалось смешным.
Прошло несколько минут, и он пришёл в полное сознание. Туман в процессоре испарился, обнажая суровую реальность. Теперь его положение предстало перед ним со всей ясностью: он в плену.
Всякий след блуждающей улыбки и смешливого удивления сошёл с его лица. Истребитель рванулся всем корпусом, но сдвинулся лишь на дециметр. Произведя, тем не менее, дикий скрежет.
Послышался звук размеренных шагов. Похоже, его усилия услышали.
Высокая чёрно-белая фигура остановилась перед камерой, где был заперт сикер. Громовержец презрительно ухмыльнулся, узнав посетителя.
- Я вижу, ты наконец очнулся, - ровно проговорил Сыщик.
Громовержец отвел взгляд. Из всех автоботов во вселенной свидетелем его унижения должен был стать именно этот.
- Я глубоко сожалею по поводу обстоятельств твоего задержания, - продолжал Сыщик. Автобота не удивило молчание врага. Громовержец всегда был очень немногословным десептиконом, и остался таковым, несмотря на своё нынешнее положение.
- Меня прислал Оптимус Прайм, чтобы осуществить надзор за рассмотрением твоего дела Верховным Советом Аякона.
Громовержец поднял голову и пристально посмотрел на Сыщика. По странному совпадению, его мысли текли в одном русле с размышлениями врага. За миллионы лет он впервые услышал, как этот автобот произнёс столько слов сразу.
- Громовержец, мой долг проинформировать тебя обо всех деталях слушания...
- Хватит, Сыщик. Просто уйди, - наконец произнес Громовержец с открытой ненавистью. – Хочу провести свои последние часы в полном одиночестве.
Сыщик поколебался. Он очень не любил оставлять дела невыполненными, а нормы автоботского права требовали, чтобы заключённый был проинформирован о судебных процедурах. Однако, на разбитого десептикона было тяжело смотреть. Некогда гордый и смертоносный сикер был явно сломан и сломлен.
И заместитель командующего понимал, почему.
Обстоятельства поимки Громовержца сами по себе были удивительны. Они открывали дверь в прошлое десептикона — и такое прошлое, какого Сыщик не мог и предположить для этого особо опасного истребителя. Возможно, если бы всё сложилось немного иначе, Громовержец мог бы стать замечательным воином-автоботом... таким, каким и должен был стать...
Именно это странное чувство, да ещё складывающееся уважение заставили Сыщика уйти, не сказав более ни слова.
***
Прошло два часа с лишним. Ничего не изменилось. Вероятно, заместитель лидера автоботов велел не беспокоить пленника. Конечно, Громовержец не сомневался, что каждое его движение (вернее, отсутствие всяких движений) отслеживают камеры. Впрочем, это его не волновало. О слежке он думал в последнюю очередь.
Об ожидавшей его судьбе особенно раздумывать тоже было нечего. Кибертронские законы и в мирное время были очень строги: государственная измена имела только одну меру наказания — полная дезактивация. Но и грядущая смерть не страшила его. Все его мысли были о Коленвале. О Коленвале и о его предательстве.
Предательство.
Это слово совершенно перевернулось. Громовержец в который раз повторил его про себя... Как странно звучит... Значение слова вдруг отдалилось, заглохло. Лишь боль и горькая вина сохраняли в нём каплю смысла.
Разве не он первым предал своего создателя? Он не знал этого, не желал признавать. Но этот вопрос не покидал его, неотступно вставал перед ним, терзая впервые за девять миллионов лет.
Громовержец притушил оптику. Да, он был эгоистом. Это, по меньшей мере, он был готов признать. Он всегда гордился, что быстро повзрослел, а на деле вел себя как глупый маленький спарклинг. Всю жизнь им правили амбиции, идеи величия, личные прихоти и страсти... Ни разу он не остановился и не задумался, какую боль его решения могут причинить создателю. Проще было следовать собственным эгоистическим побуждениям и оправдываться желанием свободы и перемен.
Но вот пришло время платить за свои ошибки. Второго шанса не было. Ему оставалось лишь несколько циклов, может меньше.
Плен оказался ещё тягостней и мучительнее, чем он мог себе вообразить. Сколько раз они с Деформером шутили, каково придётся в автоботском плену... Ни одна из тех гротескных и мрачных картин не шла ни в какое сравнение с его настоящим положением. Сама по себе несвобода была подобна смерти.
Но ни неволя, ни страх тесноты, мучавший его с детства, не были невыносимы. Не пугала его и скорая смерть.
Хуже всего была тоска.
Столького уже не случится. Никогда больше он не взлетит, не поругается с Деформером, не доживёт до победы... Все мечты юности, вся жажда покорения и величия — всё утратило смысл.
И была ещё мысль, не дающая покоя, мысль, от которой Громовержцу было тяжело на Искре. Тот голос, тот первый голос, некогда любящий и радостный. ...Голос, который он сам стёр из активной памяти давным-давно... никогда больше он его не услышит.
Война никого не щадила. Она разрушала семьи, бросая их по разные стороны фронта. Но Громовержец спросил себя: сколько разрушений принёс в этот мир он сам? Сделало ли его честолюбие слабым... жестоким?
- Шатунок...
Голос прозвучал спасительно. Спасительным ответом, которого он ждал.
Громовержец вздрогнул от удивления. Он не слышал шагов, не почувствовал ничьего присутствия. Но всё же поднял гудящую голову и увидел своего создателя.
***
Коленвал смотрел на свое плененное создание с бесконечной печалью. Ему было мучительно видеть выражение полной безнадежности на лице Громовержца.
Создатель и создание молча глядели друг на друга. Их разделяла измена.
- Я должен был так поступить, Шатун, - пробормотал Коленвал, подойдя к камере.
Должен был так поступить? Предательство, преданность... Они меняли обличье, но неизбежно принимали свою истинную мучительно-ясную форму. Громовержец вдруг увидел всё безумие войны.
Но он был слишком изранен и зол... слишком обманут... Он был неспособен рассуждать логически. Не мог больше контролировать свои эмоции. В нём билась одна мысль: его смерть пришла от руки создателя...
- Сколько? – мрачно спросил сикер.
Коленвал непонимающе померцал оптикой.
- Ты говорил, что моя голова дорого стоит. Сколько тебе заплатили? – грубо бросил Громовержец.
- Я... ничего не взял...
- Почему же? Ведь ты исполнил свой долг, автобот?
Громовержец сам удивился злобе, с которой вырвались эти слова. И всё же не мог сдержать её. Да и не хотел.
Коленвал опустил голову.
- Тебе не понять. Я хотел тебя спасти...
- Спасти меня?! Спасти?! – закричал Громовержец на пределе динамиков. – Ты приговорил меня, вот что ты сделал! Как ты смеешь говорить мне о спасении?! Мне сказать спасибо за последний урок? Или это родительское право — забрать жизнь у того, кому сначала её дал?
Коленвал отступил, не в силах вынести жестокие слова своего создания. Он не мог ответить. Автобот не поднимал головы, глядя в пол. Молчание длилось несколько минут.
- Ты так и не сказал мне, - произнес наконец Коленвал.
Громовержец выкрикнул, всё ещё дрожа от гнева:
- Что?!
- Ты так и не сказал мне, скольких кибертронцев ты убил, Громовержец.
Сикер содрогнулся. Создатель впервые назвал его десептиконским именем. Весь гнев исчез. Остались лишь страх и жажда прощения.
- Я жду ответа, - сказал Коленвал гораздо громче и уверенней.
- Я не знаю... Не мог знать... – пробормотал совершенно разбитый Громовержец.
Коленвал печально вздохнул.
- Значит, их было слишком много. И ты ещё спрашиваешь, почему я выдал тебя?
Громовержец больше не мог смотреть в оптику своему создателю и опустил взгляд, жалея, что не ослеп от той взбучки. Он был бы рад темноте.
Коленвал приблизился к камере. Теперь лишь несколько сантиметров отделяли его от энергоновых прутьев.
- Всё не обязательно должно быть... вот так. Они... они не казнят тебя, если... если ты признаешь себя виновным... если попросишь о помиловании...
Громовержец поднял голову. Его лицо закаменело.
- Я никогда не стану умолять!
Коленвал покачал головой.
- Вижу, ты упорствуешь... Но где же твоя слава? Где та славная судьба, о которой ты говорил в тот день, когда началась твоя бесчестная трансформация?
Громовержец снова опустил голову. Он помнил. На миг воспоминание о том дне, когда он покинул своего создателя, стало ясным до резкости.
- Вижу, надежды нет, - грустно прошептал Коленвал, посмотрев на пол.
Громовержец не ответил.
Старый автобот отвернулся и медленно двинулся к выходу.
Громовержец смотрел на него краем уцелевшего оптосенсора. Ему хотелось догнать, умолять, умолять не оставлять. Но просить о прощении что-то мешало.
Вдруг он снова стал спарклингом. Война не тронула его и за все провинности мог отвечать только он сам.
Коленвал почти исчез в коридоре, когда услышал крик:
- Отец!!
Коленвал остановился и быстро обернулся. В его оптике блеснула надежда.
- Я хочу, чтобы ты был там, - произнёс Громовержец бесцветно.
- Где?
- Моя казнь... Хочу, чтобы ты видел...
Слова вышли слишком жестокими. Они разорвали Коленвалу Искру, полоснули, будто косым лезвием.
Громовержец тут же пожалел о сказанном, но было поздно. Он нанёс создателю свой последний удар.
Коленвал молча отвернулся и пошёл дальше. Ноги несли его вперед, но, как только сын потерял его из виду, он осел на пол и закрыл лицо руками.
Глава 8
Глава 8
***
Пять посерелых пальцев скользили по стене — металл о металл, безжизненно, одинаково нечувствительные.
Старый автобот не чувствовал ни собственного корпуса, ни пола у себя под ногами. Он шёл куда-то, перед оптическими датчиками всё плыло, и виной тому было отнюдь не тысячелетнее пренебрежение к собственному здоровью.
Моя казнь... Хочу, чтобы ты видел...
Коленвал не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он услышал последние слова Громовержца. Должно быть, прошло всего несколько минут, но само течение времени казалось невыносимым. Всё было каким-то неправильным, нереальным, болезненным — он уже начал сомневаться в собственном рассудке и даже в собственном существовании... Оправдание, отрицание — эти идеи больше не укладывались в его процессоре.
Коленвал, пошатываясь и держась за стену, двинулся к выходу из этого безжизненного здания, которое стало последним пристанищем его сыну. Он снова едва не упал, от гнетущей вины и слабости, но кто-то подхватил его под руку.
Старый механоид поднял взгляд и увидел серьёзное величавое лицо заместителя лидера автоботов.
Сыщик не произнёс ни слова, не стал задавать вопросов. Что тут скажешь. Сокрушённый вид трансформера перед ним говорил сам за себя. Он едва не рассыпался на детали от горя.
- Это в самом деле необходимо? - слабым голосом спросил Коленвал.
Сыщик сощурился.
- Держать его в цепях... как самого опасного преступника... Парень почти без энергии, на ногах не стоит.
Сыщик крепче придержал Коленвала под руку, не давая упасть.
- Это необходимо. Я не могу нарушить протокол. Громовержец — очень опасный десептикон, и как таковой должен быть...
Коленвал отдёрнул руку. В нём вдруг вскипела энергия — когда он услышал эти чужие слова.
- Скоро его уже не будет, - Коленвал не стал сдерживать яростное возмущение.
- К сожалению, я не решаю подобных вопросов, - ответил Сыщик. Доводы этики и чувство долга не могли заглушить всё возрастающую в нём неловкость.
- А что насчёт суда? – продолжил Коленвал, голосом гулким, как у своего создания. Слабость вдруг покинула его старый корпус.
- Он будет справедливым.
- Справедливым для вас или для него?
Сыщик скрестил руки на груди.
- Просто справедливым. Вы знаете, что вероятность смертного приговора весьма высока... Но хочу сообщить Вам, лично Оптимус Прайм заинтересовался делом Громовержца. Если Громовержец согласится сотрудничать с нами и предоставит информацию...
- Зря тратите время. Он ничего вам не скажет. Упрямство — наша семейная черта, знаете ли, - выражение лицевой пластины Коленвала стало жёстким. В этот момент он был очень похож на Громовержца.
- Я сделал, что должен был сделать — для своего народа, - продолжал старый робот. – Я не горжусь этим и не желаю награды. Я автобот, твердо верю в наши идеалы и в то, что десептиконов надо остановить любой ценой, но это было последнее, что я сделал в этой проклятой войне.
Сыщик медленно кивнул.
- Понимаю.
Коленвал развернулся и пошел дальше — довольно грубый жест по отношению к заместителю лидера, но Сыщик, похоже, не обратил внимания.
- Коленвал...
Старый автобот остановился.
- Возможно, вы мне не поверите, но мне эта ситуация тоже очень неприятна. Я бы хотел сделать что-нибудь для вас и для Громовержца, но это не в моей власти.
- Я знаю. Законы... На войне они ещё строже, верно? И нелогичнее.
Сыщик не ответил. В Искру ему толкнулось что-то близкое стыду, потревожив грани холодной и упорядоченной логики.
Коленвал посмотрел через плечо.
- Я видел, на что способны десептиконы, и прекрасно знаю, что мой Шатун тоже разделяет эту вину, но сегодня увидел, на что способны и мы... Мы не так уж сильно от них отличаемся.
Коленвал ушёл. Сыщик молча глядел ему вслед. На миг ему захотелось догнать его, но он не решился нарушить одиночества отца, который потерял всё в своей жизни. И Сыщик был уверен, что Оптимус Прайм одобрил бы это решение.
***
Внутренние системы кибертронца составляют целый микрокосм, сложное сплетение бесконечных проводящих путей, которые соединяют каждый компонент. И средоточием всего этого мира сияет Искра — единственный источник жизни, мыслей, чувств и индивидуальности любого трансформера.
Среди чудес этой внутренней вселенной одним из самых удивительных было чувство осязания.
Спектр ощущений от удовольствия до боли — всё благодаря мириадам нейропереключателей.
Где-то, меж забытьем и явью, один из кибертронцев отдыхал от сенсорной нагрузки, полученной несколько часов назад. Однако привычка быть настороже, — которой ни один воин не теряет даже во сне, — вывела его из блаженного состояния.
Каскад звуков и красок обрушился на всё ещё гудящие схемы Деформера, когда он активировал оптику и аудиодатчики. Чёткие цвета ярко горели в гулкой тишине. Обострённые чувства быстро отфильтровали фоновые шумы. Всё было спокойно. Причудливо-неровный металлический потолок наверху... слабый гул электрических ламп и далекого генератора... под ним платформа для подзарядки, пружинящая..? Оптика расширилась на максимум.
Сколько энергона он вчера выпил? Он не знал. Деформер никогда не запоминал такие вещи. Зачем тратить время на сухую статистику, когда хочешь получить удовольствие.
Деформер довольно ухмыльнулся, почувствовав, что обнимает двух фемок, лежащих по бокам. Он не помнил их имен, кажется, даже не спрашивал. В памяти были только ощущения... их ноги вокруг его корпуса, как он обнимал их, прекрасно зная, что вряд ли увидит ещё раз. Но отдавая им всё, будто они были смыслом его существования.
Как всегда. Деформер был из тех трансформеров, что живут настоящим, зная, что каждый миг может оказаться последним. Среди фемм он слыл горячим и сильным любовником. Поймай да расплавь в лужицу припоя, он находил в этом забаву. У него никогда не было проблем на любовном фронте, даже до войны. А теперь всё стало ещё проще. Фемконы, нейтралки и даже некоторые фемботы любили сикеров из десептиконской элиты — это было известно. Ни он, ни Громовержец, ни Скандалист, ни даже конусоголовые не были обделены вниманием противоположного пола, однако черно-фиолетовый сикер был самым популярным благодаря своей постоянной «боеготовности».
Быстро сверясь с хронометром, Деформер выявил гораздо менее позитивное обстоятельство: время увольнения истекало. Чуть больше цикла или около того, и им с Громовержцем нужно будет возвращаться на Землю с её диким климатом и полным отсутствием кибертронок.
Громовержец... С тех пор, как они прибыли на Кибертрон, Громовержец не подавал признаков жизни. Пора бы им уже встретиться и выпить вместе пару энергокубов.
Деформер активировал комлинк на частоте, которую использовал только для разговоров с другом. Статика, статика. Снова статика. Должно быть, дрыхнет. Или тоже сражён красивыми ногами.
Сикер ухмыльнулся этой мысли, однако беспокойство не ушло. Тащить в постель первую попавшуюся было совсем не в стиле Грома.
Деформер снова проверил хронометр. Пора было идти в любимую заправку. Он собирался вставать с огромной платформы, когда лежавшая слева фемка начала просыпаться.
Высокозаряженный энергон мог подождать еще пару часов. Деформер жадно ухмыльнулся и обнял девушку. Та, не активируя оптику, прижалась к его груди, впилась в губы, и он незамедлительно и энергично пошёл навстречу предложению.
***
Коленвал вступил в развалины, что остались от его дома. Крыша, окна — всё было разбито. Как он и думал, здесь уже успели побывать Ничьи, вынесли все, что представляло хоть какую-нибудь ценность.
Но ложемент, на котором отдыхал Громовержец, остался на месте (скорее всего потому, что этот предмет был слишком громоздок), и старый трансформер, шаркая и оступаясь на обломках, направился к нему.
Сев, он почувствовал, что задел ногой какой-то металлический предмет. Он наклонился и поднял выкатившийся шарик — металлическую головоломку, ту самую, с которой Шатун так часто играл в детстве...
Как она никуда не затерялась за девять миллионов лет, как пережила разграбление — было загадкой. Блестящая сфера притягивала взгляд. Пальцы Коленвала дрогнули, детальки игрушки звякнули. И тогда он принялся вертеть её в руках, терпеливо смещая деталь... вторую... сотую.
Он сосредоточился на этом занятии, словно от этого зависела его жизнь. Игрушка была старой, но не сломалась. Коленвал обводил её контуры, будто ища соприкосновения с теми пальцами, которые когда-то часами играли с ней, когда юный ум не был захвачен честолюбивыми мечтами, когда его сын был невинным созданием и ещё не запятнал себя насилием.
Но что же он сам? Он столько лет винил Шатуна, забывая о собственной злобе, ненависти... Он тоже изменился. Стал игрушкой в чужих руках, найдя лишь жалкое убежище... убежище в страдании.
Ведь страдать — это так просто. Стать жертвой оказалось слишком легко. А оставаться ею — ещё легче.
Вначале он отрезал себя от внешнего мира из страха, что его имя свяжут с десептиконом, но затем Коленвал просто привык. Это было удобно.
Удобно быть одиноким, жалеть себя, замкнуться в себе и в своём горе.
Моя казнь... Хочу, чтобы ты видел... Моя казнь...
Коленвал яростно затряс головой, стараясь отогнать видение Шатуна, прикованного и разбитого. Не слова ранили Коленвала, а то, что его собственное создание могло носить в Искре столько злобы и отчаяния.
В любом погружении в пучину приходит момент прояснения. И Коленвал уловил этот момент. Ему стало ясно: не жестокость этих слов сокрушает его, нет... это было что-то другое, что-то намного более жестокое.
Предательство...
Он предал своё создание.
Шатуна подкосило предательство его собственного создателя. Коленвал причинил ему куда больше боли, чем ракеты, избиение и грядущая казнь.
Автобот прижал кулаки к вискам, не в силах думать дальше. Перед оптикой вставал тоскующий сын, всего пару циклов назад стоявший на пороге. Отвращение и ненависть... и желание обнять. Оно всё ещё было там. Он хотел обнять его — своего маленького Шатуна, снова почувствовать его теплые, сильные руки. Но слабость победила, как и в те долгие циклы, когда он был разлучён со своим единственным созданием.
Любое заблуждение однажды заканчивается прозрением, как это было с Громовержцем. Коленвал наконец ясно увидел всю несправедливость войны.
Автобот... Десептикон... В конце концов, какая разница? Эта Кибертронская была абсурдна, всегда была абсурдна. Две стороны, один раскол. Всю войну Коленвал ненавидел десептиконов, винил их в уходе сына, в его измене...
Головоломка вдруг щёлкнула, переменив форму. Коленвал поднёс её к оптике и принялся рассматривать трансформированную игрушку в отчаянном сосредоточении. Всё разом стало ясно, слишком ясно. Он тоже был инструментом, деталью в машине войны, соучастником. Он выбрал судьбу, которой Шатун так стремился избежать.
Всё было ясно. Война между кибертронцами была нелепостью, а он одним из глупцов, поверивших, что насилие может остановить насилие.
Старый автобот встал, по-прежнему крепко сжимая головоломку в руках.
Он направился в комнату для подзарядки и нашел там несколько старых инструментов, которыми мародёры, по-видимому, побрезговали.
Долго и болезненно старый робот стёсывал знаки со своих плеч.
Пол покрылся серо-красными пятнами — следами всего ушедшего.
@темы: Transformers, Перевод, G1, R, Фанфики
-
-
24.07.2009 в 12:52Благодарю и безмерно восхищаюсь вашей работой.
Я понимаю, насколько сложно переводить трансформерский фанфик, и для меня ваш перевод читается вполне гладко и с удовольствием
Только в двух местах мое внимание зацепилось за фразы:
"Именно это странное чувство, да ещё складывающееся уважение заставили Сыщика уйти, не сказав более ни слова."
Возможно, вместо "складывающееся" лучше прозвучало бы "зарождающееся". Я сужу по английскому тексту, и там это "undeniable respect taking shape" - "формирующееся бесспорное уважение". Но как это сказать по-русски с минимальной потерей смысла - для меня загадка
Вообще писать про стадии возникновения чувств по-русски не принято: либо оно есть, либо его нет. В этом фанфике очень многое основано именно на постепенном осознании чувств, на гранях, где одно чувство соприкасается и переходит в другое.
Поэтому меня так радует ваш перевод - в моем понимании, он весьма четко отражает замысел автора и переживания персонажей.
"Эта Кибертронская была абсурдна, всегда была абсурдна."
Здесь, кажется, пропущено "война"?
Лариса (ака Шестизарядник)
-
-
24.07.2009 в 16:55Большое спасибо
"Именно это странное чувство, да ещё складывающееся уважение заставили Сыщика уйти, не сказав более ни слова." Возможно, вместо "складывающееся" лучше прозвучало бы "зарождающееся". Я сужу по английскому тексту, и там это "undeniable respect taking shape" - "формирующееся бесспорное уважение". Но как это сказать по-русски с минимальной потерей смысла - для меня загадка
Возможно. Но «зарождающееся»— звучит несколько... органически? Учитывая Ваше замечание, вариант:
«Именно это странное чувство, да ещё — ни с чем не спутать, (это было именно оно) — формирующееся уважение заставили Сыщика уйти, не сказав более ни слова.»
"Эта Кибертронская была абсурдна, всегда была абсурдна." Здесь, кажется, пропущено "война"?
Пропущено намеренно
-
-
28.07.2009 в 09:33Про войну - теперь понимаю в чем фишка.
Я не придираюсь. Я просто читаю и выдаю мысли вслух
Лариса (ака Шестизарядник)
-
-
28.07.2009 в 16:14Замечания учитываются. Исправленную версию, возможно, вывесим целиком на FF.net.